партнеры настаивали, чтобы снятие транспортных ограничений предшествовало замене валют, и настаивали на своем праве контроля за эмиссией дойчемарки. Молотов уверял, что поскольку Москва не претендует на контроль в отношении валюты западных зон, так и другая сторона не может претендовать на контроль над эмиссией в советской зоне и в Берлине. Этот вопрос стал основным камнем преткновения. Молотов встречался с послами еще четыре раза — 9,12,16 и 23 августа, причем в последний из этих дней их вновь принял Сталин[1063].

— Правительства трех держав не готовы согласиться на что-либо, что выражало бы тот факт, что Берлин привязан к советской зоне оккупации, — заявил Смит.

30 августа Молотов с послами постарались выработать если не решение, то текст совместного коммюнике. Продвинулись недалеко. А 1 сентября в Бонне открылся Парламентский совет под председательством Конрада Аденауэра, который приступил к выработке конституции для трех западных зон. 14 сентября западные державы направили в Москву записку, в которой настаивали на создании четырехсторонней финансовой комиссии для контроля над эмиссией восточногерманской марки.

Молотов возобновил переговоры с послами, но они зашли в тупик. В очередной американской ноте заявлялось о переносе рассмотрения берлинского вопроса в Совет Безопасности ООН, и 25 октября уже СБ отклонил предложенный Москвой вариант выхода из кризиса. Блокада Берлина в общей сложности продлилась 322 дня. Для обеспечения воздушного моста было осуществлено 212 тысяч полетов (самолеты взлетали и садились каждые две минуты), что делало советские меры по блокаде не очень убедительными.

В Берлинском кризисе Советский Союз на Западе бьи представлен стороной, провоцирующей напряженность, а жесткая линия Трумэна в глазах общественного мнения Запада получила дополнительное обоснование. Вашингтон активизировал ядерное планирование. В плане «Сиззл» («Испепеляющий удар»), разработанном к концу 1948 года, предусматривалось применение 133 ядерных бомб для ударов по семидесяти городам СССР (8 бомб предполагалось сбросить на Москву и 7 — на Ленинград). Почему этот план не был реализован? У американцев было всего 50 бомб. И отсутствовала уверенность, что атомная атака в принципе способна привести к «капитуляции, уничтожению корней коммунизма или критическому ослаблению способности советского руководства контролировать свой народ», как говорилось в докладе представителей всех родов войск. Кроме того, существовало обоснованное опасение, что ответом на удар по Советскому Союзу может явиться победоносный марш Советской армии из Центральной Европы к Ла-Маншу[1064].

В условиях прекращения прямого диалога Москвы и Запада Сталин и Молотов в поисках симметричного ответа прежде всего занялись институционализацией соцлагеря. Зимой — весной 1948 года усилия были направлены на заключение договоров о дружбе, сотрудничестве и взаимной помощи с Румынией, Венгрией и Болгарией. Соглашения были однотипными и имели в основе военно-политическую составляющую. При этом формулировка — «помощь в случае войны» по предложению Молотова была заменена на более конкретную: «Оказание помощи против агрессии со стороны Германии или какого-либо другого государства, которое непосредственно или в какой-либо иной форме объединилось бы с Германией в политике агрессии, а не только в войне»[1065].

Дополнением к этим шагам стал договор с Финляндией, подписанный в Москве 6 апреля. Первоначальный проект предусматривал максимально широкие обязательства со стороны Хельсинки, но по указанию Молотова был заметно скорректирован и смягчен. Это позволило добиться принятия важной статьи о консультациях в случае «угрозы агрессии». Молотов отверг предложения компартии Финляндии организовать там нечто вроде переворота, чтобы повернуть развитие этой страны по социалистическому пути[1066].

Наибольшие проблемы создавали руководители Югославии, озабоченные не столько сотрудничеством с Москвой, сколько созданием под своей эгидой Балканской федерации с Болгарией и Албанией. 21 января 1948 года посол СССР в Белграде Лаврентьев сообщил, что югославами «без согласования с советскими военными советниками решен вопрос о передислокации 2-й пролетарской дивизии в Албанию» — на границу с Грецией. В Кремле были вне себя: Тито мог спровоцировать большую войну с Западом. 1 февраля Молотов шлет телеграмму с предупреждением, что СССР «не может нести ответственность за последствия такого рода действий, со вершаемых югославским правительством без консультаций и даже без ведома советского правительства». Тито согласился не вводить войска в Албанию, но отклонил приглашение Молотова приехать в Москву для разговора — послал вместо себя Карделя, Бакарича и Джиласа[1067]. «Лейтмотив встречи 10 февраля 1948 г. — не спровоцировать Запад не согласованными с советской стороной заявлениями и действиями восточноевропейских коммунистов»[1068]. Болгары, также приглашенные на встречу, согласились с этим. Но для Белграда это выглядело как грубое наступление Москвы на суверенные югославские права.

Тито, заслушав вернувшихся из Москвы товарищей, заявил, что двусторонние отношения «зашли в тупик», и призвал «выдержать это давление» со стороны СССР, поскольку «здесь речь идет о независимости нашей страны»[1069]. Югославское ПБ также отметило, что со стороны Кремля проявляется «великодержавный шовинизм». Против подобных формулировок был член ПБ и генеральный секретарь Народного фронта ФНРЮ Сретен Жуйович. 7 марта Молотов благодарил его за то, что «он делает этим хорошее дело как для Советского Союза, так и для народов Югославии, разоблачая мнимых друзей Советского Союза из югославского ЦК». Лаврентьев был вызван в Москву для консультаций. Москва отзывала из Югославии гражданских и военных специалистов.

В конце марта Тито получил послание, подписанное Молотовым и Сталиным. Руководители СССР обвиняли югославских лидеров в создании атмосферы враждебности вокруг советских специалистов, в дискредитации Советской армии, высказываниях в стиле Троцкого о перерождении В КП (б) и о великодержавном шовинизме Москвы, о КПЮ как единственном носителе революционного социализма, в отсутствии внутрипартийной демократии и культивировании буржуазных отношений[1070]. Действительно, Тито был исключительным жизнелюбом, и его образ жизни сильно отличался от того, как в Москве представляли себе поведение лидера братской компартии. Он 3–4 раза в день менял мундиры — они были цвета хаки, голубые, темно-синие и белоснежные, но неизменно украшены золотым шитьем. Пуговицы, кокарды, герб на ремне, погоны, околыш фуражки — из чистого золота. Дополняли эти наряды перстень с бриллиантом, золотая авторучка, очки в золотой оправе, сигарета в длинном изогнутом мундштуке или сигара. Многие из отвоеванных Молотовым на конференциях СМИД у Италии островов вскоре были закрыты для посторонних и там стали обустраивать резиденции Тито, количество которых вскоре достигло двадцати двух, включая бывший королевский дворец в Дединье, виллу в Белграде, весь остров Бриони с дворцами, пляжами, зверинцем, флотилией судов и т. д. и т. п.

Тито написал ответ на 33 страницах и 12 апреля вынес вопрос на рассмотрение пленума ЦК КПЮ, где выступил с часовым докладом, протестуя против лжи и клеветы из Москвы. Возражали Жуйович и Хебранг, которых здесь же изгнали из